Мы его видим – вырастающий на тонкой ножке прямо из снега на склоне грибообразный столб. Очень смахивает на ядерный взрыв. Верхняя часть этой чудовищной воронки размыта ветром и смазана полосами снегопада. В 20 метрах с наветренной стороны полощется маленькая палатка. Пристраиваемся неподалеку и ложимся в снег ничком. Через 5 – 10 секунд какая-то неведомая сила подбрасывает всех наверх.
К гулу бьющего над головой столба снега и ветра уже притерпелись. Как в замедленной съемке я видел эту вздымающуюся тёмную стену, в которой черной кляксой мелькнула и пропала шапочка Рустема. Группа цепью уходила вниз по склону. Вокруг словно снарядными взрывами поднимались застывшие лавовые буруны. Рев прорыва давил на уши, перехватывал грудь.
Кого-то резко бросило вперед, и он припал к земле, будто тряпичный. Очертя голову мы уходим по каменным грядам, в открытое лицо хлещет и разлетается сухой снежный град. Уходим, уходим, пятясь, все дальше от запавшего солнца, сбивая ладони и лица, опрокидываясь на склоне.
Стоя спиной к узкому крутому распадку, верхняя часть которого теряется в снежном цирке, я пропускаю мимо себя тяжело бредущую вереницу товарищей. Слабый выдох ветра ударяет легким кулаком в лицо. В овраге нарастает шипящий гул лавины, спрессованный воздух раздирает легкие.
В последнее мгновение, когда изжеванное тело тонет в белом киселе, а слабеющее сознание ищет мучительный путь в узком колодце без дна к берегам той реки, от которой нет возврата, в яркой вспышке я вижу самого себя…